Я не знаю, тянет ли мой рассказ на полноценную версию. Тем более что криминальная версия уже существует и большинством отвергается. Я еще не все перечитала, что связано с этой трагедией. Вполне возможно, что кто-то где-то уже подобное описал, просто мне еще не попалось.
Я просто хочу представить вашему вниманию мой взгляд на гибель студентов из туристической группы Игоря Дятлова.
Времена, в которые жили и умерли ребята, мне знакомы только из книг, фильмов и фотографий в семейном альбоме. Но последние годы СССР меня уже застали. Я помню, как весь советский народ в едином порыве встречал новыми трудовыми достижениями очередной съезд КПСС, как посвящал этому грандиозному событию и – лично дорогому Леониду Ильичу – свои трудовые подвиги…
В эти дни чопорные телевизионные дикторы программы «Время» с непробиваемым пафосом призывали народ еще крепче и дружнее сплотиться вокруг своей руководящей силы, чтобы не дать злобным американским империалистам устроить очередную идеологическую диверсию против первого в мире государства, власть в котором принадлежит исключительно рабочим и колхозникам.
Я помню, как в нашем универе в преддверии выходных дней, на которые припадали праздничные даты 1 мая и 7 ноября, в направлении отдела кадров тянулись вереницы сотрудников, несущих впереди себя пищущие машинки. Так исполнялся приказ ректора: собрать со всех подразделений машинописную технику в помещении отдела кадров, которое на время праздников опечатывалось. Почему-то считалось, что именно в эти праздничные дни враги-диссиденты под покровом ночи будут особенно активно стремиться к пишущим машинкам, чтобы размножать самиздат или печатать свои клеветнические пасквили и листовки, направленные на свержение государственного строя.
В такие дни всему, что вокруг происходило, придавался особенный политический подтекст, и любая, даже самая невинная выходка могла быть расценена не иначе как злостная провокация. И тогда 15-дневные общественные работы, которые в любое другое время светили провинившемуся за подобное правонарушение, могли превратиться в реальный срок да еще с позорным клеймом диссидента в придачу.
Почему-то мне кажется, что такое положение существовало на протяжении всей истории СССР. И январь 1959 года в этом плане ничуть не отличался от того времени, когда страна уже практически зашла в тупик. По радио дикторы все так же призывали советский народ теснее сплачиваться вокруг коммунистической партии, радовать страну своими трудовыми подарками, а груженые рюкзаками студенты веселой гурьбой отправлялись в турпоходы, посвящая их грядущему съезду.
По всей территории Советского Союза от Калининграда до Камчатки рассылались секретные депеши руководителям предприятий, учреждений, воинских частей, в которых руководству приказывалось в преддверии съезда еще больше усиливать бдительность, повышать дисциплину, обеспечивать контроль… В эти дни любой промах – вольный или невольный – мог быть расценен как наглая вражеская провокация в стремлении очернить советский строй и его великую движущую силу, собиравшуюся на свой очередной шаб съезд в столице нашей Родины.
Подобный приказ не обошел стороной и затерянный среди уральских снегов и непроходимых таежных лесов Ивдельлаг. Начальник зоны № 12345 тов. Майоров собрал коллектив и провел жесткую разъяснительную беседу среди своих подчиненных, делая особенный акцент на том, что именно ожидает каждого нерадивого сотрудника в случае недобросовестного выполнения своих служебных обязанностей и его, Майорова, ценных указаний.
Нервничать Майорову было из-за чего. Только на прошлой неделе он получил на общем совещании по итогам 1958 года выволочку от своего руководства, которое орало на него благим (и не очень благим) матом, терзая ему душу из-за двух прошлогодних побегов, которые случились в майоровской зоне. Судя по тому, как еле сдерживал свое бешенство начальник Управления Ивдельлага тов. Полковников, эти побеги не только испортили ему всю стройную ивдельлаговскую статистику, но и отодвинули в неизвестную даль его очередное звание, надбавку к пенсии и долгожданный служебный перевод в большой город.
Тогда, стоя навытяжку, с каменным лицом, Майоров буравил немигающим взглядом разбушевавшегоя Полковникова, всем своим видом выражая смирение, послушание и готовность приступить к исправлению своих ошибок в ту же секунду, как только начальство наконец-то умолкнет или хотя бы переведет дух.
Первый побег случился еще в апреле, а второй – в октябре, и оба раза по недосмотру лагерной охраны, когда несколько уголовников сбежали за пределы лагеря. Майоров, как и полагается по инструкции, тут же сообщил об этом наверх. Оба раза беглецы, все до одного, буквально через пару часов после побега, были настигнуты поисковой командой и благополучно доставлены обратно за колючую проволоку.
Если бы тогда Майоров чуть помедлил с сообщением о побеге, на час-другой придержал свое служебное рвение тупо следовать всем предписаниям, то статистика по-прежнему радовала бы глаз, а начальство примеряло бы китель с новыми погонами. Именно тогда он решил, что эти злополучные побеги, из-за которых его в пух и прах разнесли на совещании, будут последними досадными промахами в его карьере.
Поэтому, когда сообщение о новом побеге свалилось как буяновская лавина как снег на несчастную голову Майорова, который еще толком не отошел от предыдущего нагоняя, ему не пришлось долго раздумывать. «В погоню!» – приказал он лагерной команде. – «Поймать немедленно, доставить в зону живыми или мертвыми!». О том, чтобы поднять телефонную трубку и доложить о происшествии, не было и речи. Побег из исправительного лагеря во время работы съезда – это ж не просто преступная халатность, а политический ляпсус! Здесь матом на ковре у начальства уже не отделаешься, тут вообще погон лишиться можно!
– Никуда они не денутся, – успокаивал себя Майоров. – Вокруг на двести километров – снежная пустыня, мороз ночами выше 30 градусов. Единственное, что светит четверым беглецам – это замерзнуть где-то посреди белого безмолвия на полпути к ближайшему населенному пункту. Конечно, если до этого времени их не настигнут сотрудники Ивдельлага.
Лишь бы поймали, успели до того, как бежавшие доберутся до ближайшего населенного пункта, иначе скрыть факт побега будет уже потом невозможно. Живых – за решетку, трупы быстренько похороним. Тюремный врач составит любое заключение – от воспаления легких или туберкулеза до смерти по неосторожности под упавшим деревом на лесозаготовках. Какому кандидату наук придет в голову потом проверять. А если и придет – поменяем таблички с номерами на могилах, и предоставим «нужный» труп, благо тут каждый месяц по несколько з/к умирает. Не станет же комиссия все лагерное кладбище перекапывать.
Примерно так думал Майоров, ходя по кабинету из угла в угол, нервно подкуривая, одну за другой, папиросы. А в это время поисковая команда торопилась, стараясь успеть подобраться к беглецам как можно ближе, пока падающий снег полностью не скрыл оставленные ими следы.
Сами беглецы – трое воров в законе и один мелкий уголовник по имени Гена, который попал в эту компанию абсолютно случайно, на правах живой консервы, о чем он, естественно, пока что не догадывался – сидели в овраге у незамерзающего ручья на наспех сколоченном помосте. Этот помост они сооружали сообща, с помощью ножей и топора, из небольших деревьев, чтобы пересидеть наступающую ночь и хоть как-то восстановить силы, а поутру, как только рассветет, отправиться дальше.
Беглецы издалека услышали голоса. Это была группа людей с рюкзаками, которые бодро и весело шли на лыжах практически им навстречу. На лагерную команду они не были похожи. Во-первых, они двигались не с той стороны, где находилась зона, а во-вторых, люди громко смеялись и непринужденно переговаривались, выбирая место для стоянки, и к тому же среди прочих отчетливо были слышны и женские голоса. Зэки притаились в кустах и начали из оврага наблюдать за группой.
– Игорь, смотри, вон там, под кедром! Какая чудесная полянка! – наперебой говорили девушки, которым, очевидно уже не терпелось поскорее остановиться и скинуть с плеч свою тяжелую поклажу.
– Ну ладно, годится! – сказал один из парней. – И для лабаза место есть подходящее. Завтра с утра и устроим.
Не переставая весело переговариваться, компания остановилась, все скинули рюкзаки. Парень, к которому обращались девушки с просьбой выбрать, наконец, место для стоянки, отдавал короткие команды, все начали дружно устанавливать палатку. Одна из девушек, тоненькая, со светлыми локонами, упрямо выбивающимися из-под вязаной шапочки, взяла чайник и отправилась в овраг, чтобы набрать воды из ручья…
